Реликт (том 2) [Книги 4–6] - Василий Головачев

— Он эрм с резервом файвера, — ответил Грехов, мельком глянув на Ставра. — Правда, сам он своих возможностей еще полностью не осознает.

— Тогда совесть моя чиста, я отправлю вас, как только придет ответ.

— Надо бы поспешить, — сказал Диего. — Ситуация у нас дома может измениться не в нашу пользу в любой момент.

— Не волнуйтесь, Война в вашем локальном регионе еще не началась. — С этими словами Человек исчез.

— Что он хочет этим сказать? — удивился Диего.

— Время — странная штука, — философски рассудил Ян Тот. — Вероятно, спускаясь по перегибу пространств сюда, на Дно Мира, мы одновременно пронизали и несчетное количество лет в прошлое.

Диего перевел взгляд на Грехова.

— А ты что скажешь, дубль?

— Ян прав. Время — сложнейшая физико-психологическая система, «зашнурованная» сама собой и мировым континуумом. Можно сказать, что наш домен еще только родился и одновременно уже умирает как объект, исчерпавший все планы бытия. Когда-нибудь мы поговорим на эту интереснейшую тему.

Помолчали, переваривая заявление Габриэля.

— Н-да, для меня это пока сложно, — проворчал Диего. — Я сам не файвер, а всего-навсего бывший стармен-безопасник. Что же нас ждет такого необычного в другом домене? Ведь чтобы там существовали сложные формы материи, набор констант должен быть примерно таким же, как и у нас. Нет? Например, известно, что при количестве работающих измерений больше четырех в континууме не существуют аналоги звезд и планетных систем, потому что отсутствуют устойчивые атомарные конгломераты.

— Но движение материи существует и там, только мы это действительно не можем оценить. Другое дело, что наборы констант в разных клетках Универсума различаются не столь радикально. К примеру, устойчивые связанные состояния в домен-вселенных типа нашей реализуются, только если электромагнитная константа равна одной сотой. Но она остается константой и при значении в двенадцать и в восемь тысячных, что позволяет в сочетании с другими слабо измененными, по сравнению с нашими, константами создавать сложнейшие конфигурации пространства. Помните, Голос Пустоты предупреждал, что флуктуативность дельта эм не должна превышать трех-четырех ее значений? Совершенно верно, изменись эта константа так сильно — и связи пакета законов, присущих нашей метавселенной, начнут распадаться, что приведет к перестройке физических условий домена.

Снова наступило молчание, во время которого каждый оценивал кирпичики новой информации и укладывал их в здание своего личного знания.

— Зря я его не спросил, куда именно ушли Сеятели и зачем, — сказал наконец Диего, набрасываясь вдруг на еду.

— Насколько я понял из его объяснений, — Грехов пошевелил пальцами, — а мы говорили с ним и по личному каналу, пока вы беседовали, Сеятели занялись, так сказать, общей теорией Пространств Жизни. Ценности цивилизации «серых призраков» вообще практически воплощены в мышлении и познании, в созидании сложнейших, изощреннейших философских и этических систем без малейшей примеси человеческих пороков, таких, как агрессивность, ложь, жажда власти, стремление к убийству, ненависть и злоба. Именно поэтому они смогли стать Инженерами… хотя и не в нашей Вселенной. В какой-то другой. Повезет — увидим, в какой.

— Инженеры? — поднял голову от стола Диего. — Это те, кто должен был прийти на смену Архитекторам и Конструкторам у нас? Почему же они не захотели стать Инженерами в собственной метавселенной?

— Возможно, потому, что для них она не является родиной, — сказал Ян Тот. — Они — потомки тартариан, которые появились в домене на заре времени, миллиарды лет назад.

— Не слишком ли просто? — засомневался Диего.

— Относительно просто, — согласился Грехов. — Сеятели ушли искать свой дом.

— Но если наш домен — не их родина, то захотят ли они помочь нам?

— Надеюсь, что помогут. Война для них, может быть, таковой не является, но она меняет условия во всем Универсуме, и Сеятели должны отреагировать на последствия таких изменений.

— Если только эти последствия для них имеют значение, — тихо обронил Ян Тот. — Мы встревожены, потому что рушится наш дом, но для «серых призраков», как и для их предков — тартариан, чужан и орилоунов, изменение нашего континуума не является катастрофой. Они уцелеют при любом изменении законов.

— Не при любом, — качнул головой Грехов. — Если вакуум «поползет» по флуктуационной шкале вверх, возможен спонтанный разряд их континуума, энергетически более насыщенного, чем наш.

— И все же для них это не будет катастрофой, они выживут и в том мире, что придет на смену нашему, но нас в нем уже не будет.

— Прогноз, к сожалению, точен, — появился у стола Человек, который, конечно же, слышал весь разговор. — Однако будем оптимистами, друзья, мы еще не использовали все свои возможности. Отдыхайте, слуги ФАГа здесь не появятся, хотя их можно увидеть… скажем, в особые телескопы. Не хотите?

— Позже, — выразил общую мысль Грехов.

Они ждали решения инка заставы четыре дня — по своим внутренним меркам.

В «телескоп», предоставленный хозяином в распоряжение гостей — в него превращалась верхняя надстройка «часовни», — все полюбовались на систему джезеноидов — Джезен-фанталлах, двойную звезду с четырьмя искусственно созданными плоскими кольцами, вращающимися, как перстни вокруг пальца, по два вокруг каждой звезды. Планет система не имела, очевидно, джезеноиды их «разобрали» на части, чтобы построить кольца, на которые потом и переселились.

В самой системе нагуалей не оказалось, но всего в десятке световых лет от скопления джезеноидов начинался войд, полностью заросший «паутиной» Большого Ничто, смотреть на которую было интересно и жутко. «Телескоп» Сеятелей позволял видеть все ее ветви и сгущения, напоминающие морозные узоры на стекле. Кое-где хрупкие на вид «веточки» нагуаля уже вонзались в звездное скопление, ближайшее к «стене» потенциального барьера, и некоторые звезды, нанизанные на шипы Большого Ничто, напоминали взрывающиеся ракеты фейерверка, кипящие фонтаны ядерного огня, искусственно созданные «новые» звезды, сбрасывающие оболочку. Но и вдали от нагуалей происходили события, ранее невозможные с точки зрения местной физики. Константы, ответственные за эволюцию форм материи, медленно, но непрерывно изменялись. Вселенная в этом районе «корчилась» от боли и пыток чужого закона, порождая макроквантовые флуктуации вакуума вроде гигантских «мыльных пузырей» — сферических «абсолютных зеркал», причудливых искажений формы звезд, потоков странных частиц типа тахионов, объектов с отрицательной массой и плотных гравитационных облаков без центральных силовых источников.